Неточные совпадения
Тут был и Викентьев. Ему не сиделось на месте, он вскакивал, подбегал к Марфеньке, просил дать и ему
почитать вслух, а когда ему давали, то он вставлял
в роман от себя целые тирады или читал разными голосами. Когда говорила угнетенная героиня, он читал тоненьким, жалобным голосом, а за
героя читал своим голосом, обращаясь к Марфеньке, отчего та поминутно краснела и делала ему сердитое лицо.
Леонтий был классик и безусловно
чтил все, что истекало из классических образцов или что подходило под них. Уважал Корнеля, даже чувствовал слабость к Расину, хотя и говорил с усмешкой, что они заняли только тоги и туники, как
в маскараде, для своих маркизов: но все же
в них звучали древние имена дорогих ему
героев и мест.
На этой исторической почве быстро создалось и то настоящее,
героем которого был действительный, невымышленный Сергей Привалов, сидевший
в рублевом номере и виденный
почти всеми.
Тут прибавлю еще раз от себя лично: мне
почти противно вспоминать об этом суетном и соблазнительном событии,
в сущности же самом пустом и естественном, и я, конечно, выпустил бы его
в рассказе моем вовсе без упоминовения, если бы не повлияло оно сильнейшим и известным образом на душу и сердце главного, хотя и будущего
героя рассказа моего, Алеши, составив
в душе его как бы перелом и переворот, потрясший, но и укрепивший его разум уже окончательно, на всю жизнь и к известной цели.
От него есть избавленье только
в двух крайних сортах нравственного достоинства: или
в том, когда человек уже трансцендентальный негодяй, восьмое чудо света плутовской виртуозности, вроде Aли-паши Янинского, Джеззар — паши Сирийского, Мегемет — Али Египетского, которые проводили европейских дипломатов и (Джеззар) самого Наполеона Великого так легко, как детей, когда мошенничество наросло на человеке такою абсолютно прочною бронею, сквозь которую нельзя пробраться ни до какой человеческой слабости: ни до амбиции, ни до честолюбия, ни до властолюбия, ни до самолюбия, ни до чего; но таких
героев мошенничества чрезвычайно мало,
почти что не попадается
в европейских землях, где виртуозность негодяйства уже портится многими человеческими слабостями.
Нынешний, настоящий
герой не имеет даже имени, история не занесет его
в свои скрижали, благодарное потомство не будет
чтить его памяти…
Две недели спустя, то есть уже
в начале июля, и
в продолжение этих двух недель история нашего
героя, и особенно последнее приключение этой истории, обращаются
в странный, весьма увеселительный,
почти невероятный и
в то же время
почти наглядный анекдот, распространяющийся мало-помалу по всем улицам, соседним с дачами Лебедева, Птицына, Дарьи Алексеевны, Епанчиных, короче сказать,
почти по всему городу и даже по окрестностям его.
Происходило это уже
почти пред самым вторичным появлением нашего
героя на сцену нашего рассказа. К этому времени, судя на взгляд, бедного князя Мышкина уже совершенно успели
в Петербурге забыть. Если б он теперь вдруг явился между знавшими его, то как бы с неба упал. А между тем мы все-таки сообщим еще один факт и тем самым закончим наше введение.
Но вскоре ей самой стало очень не нравиться поведение мужа: он все водился с какими-то странными
героями;
в доме у них никто
почти не показывался, а сам муж нисколько не заботился восполнить одиночество Полиньки и летал бог знает где, исчезая на целые недели.
В один прекрасный день он получил по городской
почте письмо,
в котором довольно красивым женским почерком было выражено, что «слух о женском приюте, основанном им, Белоярцевым, разнесся повсюду и обрадовал не одно угнетенное женское сердце; что имя его будет более драгоценным достоянием истории, чем имена всех людей, величаемых ею
героями и спасителями; что с него только начинается новая эпоха для лишенных всех прав и обессиленных воспитанием русских женщин» и т. п.
Вне этой сферы,
в практической жизни, с
героем моим
в продолжение этого времени
почти ничего особенного не случилось, кроме разве того, что он еще больше возмужал и был из весьма уже немолодых студентов.
Каждый
почти день Вихров с ружьем за плечами и
в сопровождении Ивана, тоже вооруженного, отправлялся за рябчиками
в довольно мрачный лес, который как-то больше гармонировал с душевным настроением
героя моего, чем подозерные луга.
Религиозное чувство, некогда столь сильно владевшее моим
героем,
в последнее время, вследствие занятий математическими и естественными науками, совсем
почти пропало
в нем.
Во всем этом разговоре Плавин казался Вихрову противен и омерзителен. «Только
в век самых извращенных понятий, — думал
почти с бешенством
герой мой, — этот министерский выводок, этот фигляр новых идей смеет и может насмехаться над человеком, действительно послужившим своему отечеству». Когда Эйсмонд кончил говорить, он не вытерпел и произнес на весь стол громким голосом...
Надобно сказать, что Эйсмонд так же, как некогда на Кавказе, заслужил и
в Севастополе имя храбрейшего генерала; больной и израненный, он
почти первый из севастопольских
героев возвратился
в Петербург.
Все-таки мы воздадим
честь севастопольским
героям; они только своей нечеловеческой храбростью спасли наше отечество: там, начиная с матроса Кошки до Корнилова [Корнилов Владимир Алексеевич (1806—1854) — вице-адмирал русского Черноморского флота, один из организаторов Севастопольской обороны; 5 октября 1854 года был смертельно ранен при отражении штурма Малахова кургана.], все были Леониды при Фермопилах [Леониды при Фермопилах — Леонид — спартанский царь;
в 480 году до н. э. защищал узкий проход Фермопилы с тремястами спартанцев, прикрывая от натиска персов отход греческих войск, пока все триста человек не пали смертью храбрых.], — ура великим севастопольцам!
Все это
в соединении с постом, который строжайшим образом наблюдался за столом у Крестовниковых, распалило
почти до фанатизма воображение моего
героя, так что к исповеди он стал готовиться, как к страшнейшему и грознейшему акту своей жизни.
Мари и Вихров оба вспыхнули, и
герой мой
в первый еще раз
в жизни почувствовал, или даже понял возможность чувства ревности любимой женщины к мужу. Он поспешил уехать, но
в воображении его ему невольно стали представляться сцены, возмущающие его до глубины души и унижающие женщину бог знает до чего, а между тем весьма возможные и
почти неотклонимые для бедной жертвы!
Герой мой вышел от профессора сильно опешенный. «
В самом деле мне, может быть, рано еще писать!» — подумал он сам с собой и решился пока учиться и учиться!.. Всю эту проделку с своим сочинением Вихров тщательнейшим образом скрыл от Неведомова и для этого даже не видался с ним долгое время. Он
почти предчувствовал, что тот тоже не похвалит его творения, но как только этот вопрос для него, после беседы с профессором, решился, так он сейчас же и отправился к приятелю.
— Здравствуйте, странники, не имущие крова! — воскликнул он входящим. — Здравствуй, Февей-царевич [Февей-царевич —
герой нравоучительной сказки Екатерины II «Сказка о царевиче Февее», отличавшийся красотою и добродетелями.]! — прибавил он
почти нежным голосом Павлу, целуя его
в лицо.
— Вот как! — произнес
герой мой, и (здесь я не могу скрыть)
в душе его пошевелилось невольное чувство зависти к прежнему своему сверстнику. «За что же, за что воздают
почести этому человеку?» — думал он сам с собой.
Напротив, пруссак убежден, что раз он произведен, с соизволения начальства,
в герои, раз ему воздвигнут на Королевской площади памятник 6, то он обязывается с
честью носить это звание не только на улицах, но и
в садах Орфеума.
В настоящем случае трудно даже сказать, какого рода ответ дал бы
герой мой на вызов капитана, если бы сама судьба не помогла ему совершенно помимо его воли. Настенька, возвратившись с кладбища, провела
почти насильно Калиновича
в свою комнату. Он было тотчас взял первую попавшуюся ему на глаза книгу и начал читать ее с большим вниманием. Несколько времени продолжалось молчание.
Такова была
почти вся с улицы видимая жизнь маленького городка, куда попал
герой мой; но что касается простосердечия, добродушия и дружелюбия, о которых объяснял Петр Михайлыч, то все это, может быть, когда-нибудь бывало
в старину, а нынче всем и каждому, я думаю, было известно, что окружный начальник каждогодно делает на исправника донос на стеснительные наезды того на казенные имения.
Все эти мысли и ожидания повергли моего
героя почти в лихорадочное состояние; но сколько ему ни хотелось отправиться как можно скорее к генеральше, хоть бы даже
в начале седьмого, он подавил
в себе это чувство и, неторопливо занявшись своим туалетом, вышел из квартиры
в десятом часу, желая тем показать, что из вежливости готов доставить удовольствие обществу, но не торопится, потому что сам не находит
в этом особенного для себя наслаждения — словом, желал поддержать тон.
Чувство это
в продолжение 3-месячного странствования по станциям, на которых
почти везде надо было ждать и встречать едущих из Севастополя офицеров, с ужасными рассказами, постоянно увеличивалось и наконец довело до того бедного офицера, что из
героя, готового на самые отчаянные предприятия, каким он воображал себя
в П.,
в Дуванкòй он был жалким трусом и, съехавшись месяц тому назад с молодежью, едущей из корпуса, он старался ехать как можно тише, считая эти дни последними
в своей жизни, на каждой станции разбирал кровать, погребец, составлял партию
в преферанс, на жалобную книгу смотрел как на препровождение времени и радовался, когда лошадей ему не давали.
Романы рисовали Генриха IV добрым человеком, близким своему народу; ясный, как солнце, он внушал мне убеждение, что Франция — прекраснейшая страна всей земли, страна рыцарей, одинаково благородных
в мантии короля и одежде крестьянина: Анис Питу такой же рыцарь, как и д’Артаньян. Когда Генриха убили, я угрюмо заплакал и заскрипел зубами от ненависти к Равальяку. Этот король
почти всегда являлся главным
героем моих рассказов кочегару, и мне казалось, что Яков тоже полюбил Францию и «Хенрика».
Я стал усердно искать книг, находил их и
почти каждый вечер читал. Это были хорошие вечера;
в мастерской тихо, как ночью, над столами висят стеклянные шары — белые, холодные звезды, их лучи освещают лохматые и лысые головы, приникшие к столам; я вижу спокойные, задумчивые лица, иногда раздается возглас похвалы автору книги или
герою. Люди внимательны и кротки не похоже на себя; я очень люблю их
в эти часы, и они тоже относятся ко мне хорошо; я чувствовал себя на месте.
Бельтов прошел
в них и очутился
в стране, совершенно ему неизвестной, до того чуждой, что он не мог приладиться ни к чему; он не сочувствовал ни с одной действительной стороной около него кипевшей жизни; он не имел способности быть хорошим помещиком, отличным офицером, усердным чиновником, — а затем
в действительности оставались только места праздношатающихся, игроков и кутящей братии вообще; к
чести нашего
героя, должно признаться, что к последнему сословию он имел побольше симпатии, нежели к первым, да и тут ему нельзя было распахнуться: он был слишком развит, а разврат этих господ слишком грязен, слишком груб.
Тот же Р. Р.
почти один
в наше время еще сохранил предания львов сороковых годов, эпохи"
Героя нашего времени"и графини Воротынской.
Защита требовала от присяжных, чтобы они признали убийство
в запальчивости и раздражении, но присяжные оправдали Донато, под бурные рукоплескания публики, — и Донато воротился
в Сенеркию
в ореоле
героя, его приветствовали как человека, строго следовавшего старым народным традициям кровавой мести за оскорбленную
честь.
Допустим, что я знаменит тысячу раз, что я
герой, которым гордится моя родина; во всех газетах пишут бюллетени о моей болезни, по
почте идут уже ко мне сочувственные адреса от товарищей, учеников и публики, но все это не помешает мне умереть на чужой кровати,
в тоске,
в совершенном одиночестве…
Такие разговоры, занимательные только для них, повторялись довольно часто и содержание и заключение
почти всегда было одно и то же; и если б они читали эти разговоры
в каком-нибудь романе 19-го века, то заснули бы от скуки, но
в блаженном 18 и
в год, описываемый мною, каждая жизнь была роман; теперь жизнь молодых людей более мысль, чем действие;
героев нет, а наблюдателей чересчур много, и они похожи на сладострастного старика, который, вспоминая прежние шалости и присутствуя на буйных пирах, хочет пробудить погаснувшие силы.
В дверях
в соседнюю комнату,
почти прямо за спиною конторщика и лицом к господину Голядкину,
в дверях, которые между прочим
герой наш принимал доселе за зеркало, стоял один человечек, — стоял он, стоял сам господин Голядкин, — не старый господин Голядкин, не
герой нашей повести, а другой господин Голядкин, новый господин Голядкин.
— Милостивый государь, — произнес, наконец, наш
герой, стараясь говорить
почти шепотом и не глядя на своего приятеля, — мы, кажется, идем по разным дорогам… Я даже уверен
в этом, — сказал он, помолчав немножко. — Наконец, я уверен, что вы меня поняли совершенно, — довольно строго прибавил он
в заключение.
Сильно соблазнял его, мимоходом сказать, тот самый уголок
в сенях квартиры Олсуфья Ивановича, где прежде еще,
почти в начале сей правдивой истории, выстоял свои два часа наш
герой, между шкафом и старыми ширмами, между всяким домашним и ненужным дрязгом, хламом и рухлядью.
Но вдруг, и
почти в то самое мгновение, как
герой наш заключал это все, какой-то неосторожный толчок переменил весь смысл дела.
Все заволновалось, все зашумело, все ринулись к дверям первой залы;
героя нашего
почти вынесли на руках, причем твердосердый советник
в парике очутился бок о бок с господином Голядкиным.
— Je vous remercie, madame, je vous remercie [Благодарю вас, сударыня, благодарю (франц.).], — сказал граф, вставая. Эльчанинов обернулся. Это была Клеопатра Николаевна
в дорогом кружевном платье, присланном к ней по последней
почте из Петербурга, и, наконец,
в цветах и
в брильянтах.
В этом наряде она была очень представительна и произвела на
героя моего самое выгодное впечатление. С некоторого времени все
почти женщины стали казаться ему лучше и прекраснее его Анны Павловны.
В самом деле, — раскройте, напр., «Онегина», «
Героя нашего времени», «Кто виноват?», «Рудина», или «Лишнего человека», или «Гамлета Щигровского уезда», —
в каждом из них вы найдете черты,
почти буквально сходные с чертами Обломова.
Может показаться странным, что мы находим особенное богатство содержания
в романе,
в котором, по самому характеру
героя,
почти вовсе нет действия. Но мы надеемся объяснить свою мысль
в продолжении статьи, главная цель которой и состоит
в том, чтобы высказать несколько замечаний и выводов, на которые, по нашему мнению, необходимо наводит содержание романа Гончарова.
Впрочем, к
чести наших
героев, нужно сказать, что это печальное недоразумение,
в котором Галактионовна принимала такое деятельное участие, скоро разрешилось полным примирением Фатевны с о. Андроником; это замечательное событие произошло на именинах Мухоедова. Отец Андроник
в присутствии многочисленной публики совсем расчувствовался и даже облобызал свою духовную дщерь и совсем дружелюбно проговорил ей...
Мы видели, какие печальные обстоятельства встретили Бешметева на родине, видели, как приняли родные его намерение уехать опять
в Москву; мать плакала, тетка бранилась; видели потом, как Павел
почти отказался от своего намерения, перервал свои тетради, хотел сжечь книги и как потом отложил это,
в надежде, что мать со временем выздоровеет и отпустит его; но старуха не выздоравливала;
герой мой беспрестанно переходил от твердого намерения уехать к решению остаться, и вслед за тем тотчас же приходила ему
в голову заветная мечта о профессорстве — он вспоминал любимый свой труд и грядущую славу.
С самой свадьбы, или, лучше сказать, с самого сговора, он
почти не брал книги
в руки. Сначала, как мы видели, хлопотал о свадьбе и мечтал о грядущем счастии, а потом… потом… мы увидим впоследствии, что занимало ум и сердце моего
героя.
Это — тонкая, умная, изящная и страстная комедия,
в тесном, техническом смысле, — верная
в мелких психологических деталях, — но для зрителя
почти неуловимая, потому что она замаскирована типичными лицами
героев, гениальной рисовкой, колоритом места, эпохи, прелестью языка, всеми поэтическими силами, так обильно разлитыми
в пьесе. Действие, то есть собственно интрига
в ней, перед этими капитальными сторонами кажется бледным, лишним,
почти ненужным.
Герой, искусный Министр, мудрый Судия — есть, конечно, украшение и
честь государства; но благодетель юности не менее их достоин жить
в памяти благодарных граждан.
Посидев немного, Татьяна Ивановна простилась с постояльцем и отправилась к Катерине Архиповне помогать барышням одеваться. Мы оставим моего
героя среди его мечтаний и перейдем вместе с почтеннейшею хозяйкою
в квартиру Ступицыных, у которых была тоже страшная суетня. Две старшие, Пашет и Анет, начали хлопотать еще с самого обеда о своем туалете; они примеривали башмаки, менялись корсетами и
почти до ссоры спорили, которой из них надеть на голову виноград с французской зеленью: им обеим его хотелось.
Но
в бурях битв не думал Измаил.
Сыскать самозабвенья и покоя.
Не за отчизну, за друзей он мстил, —
И не пленялся именем
героя;
Он ведал цену
почестей и слов,
Изобретенных только для глупцов!
Недолгий жар погас! душой усталый,
Его бы не желал он воскресить;
И не родной аул, — родные скалы
Решился он от русских защитить!
После этих двух важных
в жизни нашего
героя событий
в судьбе его произошел большой перелом: охочий ходок с
почтою, он уже не захотел ездить с почтарем и стал искать себе другого места, — опять непременно там же,
в Солигаличе, чтобы не расстаться с матерью, которая
в то время уже остарела и, притупев зрением, стала хуже печь свои пироги.
Многим, конечно, случалось встречать
в некоторых домах гувернанток, по-своему неглупых, очень бойких и чрезвычайно самолюбивых, которые любят говорить, спорить, острить; ездят всегда
в маскарады, ловко интригуют и вообще с мужчинами обращаются чрезвычайно свободно и сверх того имеют три резкие признака: не совсем приятную наружность, достаточное число лет и необыкновенное желание составить себе партию; та быстрота и та энергия, с которою они стремятся завоевать сердце избранного
героя, напоминает полет орла, стремящегося на добычу, но, увы! эта энергия, кроме редких случаев,
почти всегда истрачивается бесполезно.